– Чего это он к тебе такой добрый? Прямо Дед Мороз из сказки. И денег не берет… – опять насторожился Сергей.

– У богатых свои причуды! – ответила Ника. – Если б ты только знал, как в этой клинике роскошно! Как в фильмах про донов Педро и богатеньких сеньорин. У него самого небось тоже денег куры не клюют.

– Ты смотри давай у меня! Не путайся там со всякими старыми козлами. – Сергей потянулся к ней, поцеловал ее слишком толстую и вывернутую наружу нижнюю губу.

– Ну, иди, иди! – наконец, оторвавшись от него, сказала Ника. – Мне надо выспаться хорошенько! Придешь за мной завтра к трем часам!

Когда дверь за Сергеем закрылась, она открыла бельевой шкаф, стоящий тут же в комнате, и извлекла оттуда старую кожаную сумку, в которой лежал сверток с деньгами. Пересчитав деньги, она вздохнула и подумала: «Хорошо бы мать не заметила. Сережку, конечно, надо спасать. Если его сейчас откосить, то отец его одумается и деньги отдаст. Все будет хорошо!»

Она на всякий случай перекрестилась, убрала сумку на место, разделась, забралась в материнскую постель и выключила свет.

На следующий же день у Валентины Николаевны в палате перебывало много народа: приехали отец, жена Барашкова Людмила, и откуда ни возьмись взялась школьная подруга Анна. Тине было тяжело со всеми разговаривать. Она лежала, накачанная лекарствами, то в состоянии полубодрствования, то в беспамятстве. И хоть она была благодарна и Аркадию, и Мышке, и всем-всем, кто заботился о ней, но в глубине души ей все равно хотелось остаться одной и чтобы ее не трогали.

Людмила, услышав от мужа, что Тина попала в больницу, оставила все дела и поехала к ней. Они были знакомы еще с институтских времен, но как-то поверхностно. Теперь Люда решила, что должна повидать бывшую начальницу мужа. Аркадий рассказывал о Тине дома редко, но говорил всегда с уважением. Людмила, не зная ничего наверняка, все-таки одно время его даже ревновала. И как оказалось – не напрасно. Сердце жены чует соперницу. Когда старое отделение закрыли, Люда почувствовала облегчение. Известие о болезни Тины не то чтобы обрадовало ее, вовсе нет, но как-то ослабило застарелое чувство ревности. Сейчас Людмиле было немного стыдно. Человек попал в беду, а она все о своем. Но все-таки из желания обезопасить свой брак она решила съездить, посмотреть, что происходит с Тиной. Одно дело муж рассказывает, а другое – собственные глаза. Действительность ее ужаснула, но одновременно исчезла и смутная ревность. Теперь у Людмилы осталось только одно желание – помочь, поддержать.

А Тина о своем старом романе с Аркадием просто забыла, как будто не было его и все. Любовь к Азарцеву перечеркнула всю ее прошлую жизнь, и узнай она, какие чувства привели Людмилу в ее палату, то поразилась бы. И в голову ей бы не пришло, что она для Людмилы могла быть такой же соперницей, как Юлия для нее самой.

– Все будет хорошо, Валечка! – Люда отослала Тининого отца отдохнуть и теперь сама с удовольствием поправляла ей подушки. – Ты потерпи, после операции сразу будет легче! Все нормализуется – и давление, и сердце. И отеки уменьшатся быстро. Не бойся! У моей родственницы была точно такая же штука. Так она после операции прожила еще двадцать лет.

Людины каштановые кудряшки, спокойный голос убаюкивающе действовали на Тину. Хорошая жена у Аркадия! Тина закрыла глаза, а чтобы Люда не подумала, что она не слушает ее, подняла кверху кулак. В смысле, держусь! Но пассаран! Пальцы ее были как сосиски, кулак полностью не сжимался из-за отека. Люда посмотрела на этот кулак и про себя вздохнула: «Уж пусть бы скорее оперировали. Или туда, или сюда».

– Да она у нас умница! – подошел Барашков. Тине стало почему-то невыносимо видеть и его, и Людмилу. Она сказала:

– Аркадий, не надо со мной так. Я не дебилка. Я все понимаю, только сказать не могу.

«Я их ненавижу? – подумала Тина. – Нет, это неправда. Просто обидно, что все это случилось именно со мной».

Вошла сестра и ввела в катетер очередную порцию лекарства. Рана у ключицы ныла немилосердно. «Да пусть бы уж операция. Хотя бы этой назойливой, мелкой боли потом не будет. Или не будет вообще ничего».

И все эти размышления, разговоры и процедуры происходили под ритмичный, временами прекращающийся, но потом снова возобновлявшийся стук в стену, будто какой-то неугомонный ребенок отрабатывал удары волейбольным мячом.

– У вас ремонт, что ли, где-то идет? – наконец, не выдержав, спросила Людмила. Аркадий ей рассказал про больную, про консультации профессоров, про Дорна, про Мышку, про мужа больной.

– А ты-то ее сам смотрел? – спросила Людмила. Тина тоже раскрыла глаза. Честно говоря, рассказ о чужой головной боли не очень ее взволновал.

– Смотрел один раз, – пожал плечами Аркадий. – Но ничего не нашел. Определил только, что не похожа она на… – Он покрутил у виска пальцем.

– А ну-ка, дай я посмотрю! – вдруг сказала Людмила. – Независимым взглядом гомеопата. Ну, просто из интереса. Дай халат! Денег с тебя за консультацию и за халат не возьму, не бойся!

– А если Дорн увидит? Знаешь, какой начнется скандал? По какому праву я к его больной еще кого-то вожу?

– Ты его изолируй на время.

Барашков с неудовольствием снял халат, Людмила пошла в соседнюю палату, Барашков в ординаторскую к Дорну. Тина вздохнула с облегчением и собралась поспать. Она до сих пор не могла поверить этому счастью – она могла спать. После долгих двух лет бессонницы! И ее не мучили кошмары. Пусть потом случится хоть что, но за эти часы сна здесь, в больнице, она и то должна по гроб жизни быть благодарна Барашкову.

Но дверь в палату вдруг снова открылась, и вошла смутно знакомая женщина.

– Валюха, привет! Ишь куда забралась! Захочешь, так не найдешь.

Тина с неудовольствием выплыла из начала сна, всмотрелась. Это же Анна Большакова! Та самая Аня, с которой они когда-то учились в школе, а два года назад под Новый год по дури пустились зарабатывать деньги пением у кондитерской на углу Цветного бульвара. Боже, пути господни неисповедимы! Неужели для развлечения ты перемешиваешь свою паству, как липкие леденцы в коробке монпасье? Тине вспомнилось, как два года назад ее подруга лежала на узкой койке в ЛОР-отделении после неудачного самоубийства, отвернувшись к стене, а она успокаивала ее. Знала бы она, что через такой короткий срок их роли поменяются!

Теперь Анну было не узнать. Жизнерадостная, нарядно одетая женщина легкой походкой подошла к Тининой постели.

– Лежишь! – сказала она, целуя Тину в щеку, не то ее осуждая, не то просто констатируя факт.

– Лежу. Духи у тебя хорошие, – без зависти и восторга ответила Тина.

– Ага, раз духи чуешь, значит, не все потеряно. – Анна раскрыла дорогую, красивую сумку и принялась выгружать из нее фрукты.

– Забери назад, – попросила Тина. – Я ничего не ем. Даже видеть еду не могу!

– Сама не съешь, медсестрам отдашь! – махнула на нее рукой Анна. – Долго собираешься тут валяться?